Неточные совпадения
Я, как матрос, рожденный и выросший на палубе разбойничьего брига: его душа сжилась с бурями и
битвами, и, выброшенный на берег, он скучает и томится, как ни мани его тенистая роща, как ни свети ему мирное солнце; он ходит себе
целый день по прибрежному песку, прислушивается к однообразному ропоту набегающих волн и всматривается в туманную даль: не мелькнет ли там на бледной черте, отделяющей синюю пучину от серых тучек, желанный парус, сначала подобный крылу морской чайки, но мало-помалу отделяющийся от пены валунов и ровным бегом приближающийся к пустынной пристани…
Сам Петр нигде ни одного намека не делает на то, чтобы он уже имел в виду государственные
цели, упражняясь в строении кораблей, изготовлении фейерверков и учреждении примерных
битв.
Чацкого уже нет на сцене. Но он до ухода дал обильную пищу той главной комедии, которая началась у него с Фамусовым, в первом акте, потом с Молчалиным, — той
битве со всей Москвой, куда он, по
целям автора, за тем и приехал.
В прежнее время
целыми годами ожесточенных
битв нужно было критике Белинского отстаивать право литературы обличать жизненные пошлости. Ныне никто относительно этого права не имеет ни малейшего сомнения; а деятели прошедшей эпохи опять выступают с трескучими фразами q пользе и правах обличительной литературы.
«Еще не знаешь ты, кто я.
Утешься! нет, не мирной доле,
Но
битвам, родине и воле
Обречена судьба моя.
Я б мог нежнейшею любовью
Тебя любить; но над тобой
Хранитель, верно, неземной:
Рука, обрызганная кровью,
Должна твою ли руку жать?
Тебя ли греть моим объятьям?
Тебя ли станут
целоватьУста, привыкшие к проклятьям?» //..........
Он мог читать мысли других людей; видел в вещах всю их историю; большие вязы в больничном саду рассказывали ему
целые легенды из пережитого; здание, действительно построенное довольно давно, он считал постройкой Петра Великого и был уверен, что царь жил в нем в эпоху Полтавской
битвы.
Пусть говорят они: мы пошлем их головы к князю московскому!» — Отцы, которые лишились детей в
битве шелонской, тронутые великодушием Марфы,
целовали одежду ее и говорили: «Прости нам! мы плакали!..» Слезы текли из глаз Марфы.
Я был готов на смерть и муку
И
целый мир на
битву звать,
Чтобы твою младую руку —
Безумец! — лишний раз пожать!
Если редактор «Petersbourger Zeitung» [«Петербургская газета» (нем.).] удивил некогда людей, съездив в Берлин для того, чтобы видеть Бисмарка и «
поцеловать рыжую кобылу», на которой тот был в
битве, то наши дамы не уступали этому редактору в чувстве достоинства, и… сивый мерин тоже дождался такой же ласки, и притом не от мужчины…
— Антонио! Антонио! ты ли это говоришь?.. Только два дня здесь, еще не у дела, а уж молодая кровь твоя бунтует против разума, малейшие неприятности кидают тебя далеко от прекрасной
цели. Так ли идут в
битву для получения венца победного? Что сказал бы ты, бывши на моем месте?.. Неужели я ошибся в тебе?.. Как бы то ни было, не узнаю твердой души, которая, по словам твоим, готова идти в схватку с самою жестокою судьбой!..
Наряду с этим продолжением платонического романа двух уже испытанных в
битве с жизнью людей шел другой более реальный по своим конечным
целям роман между Антоном Антоновичем и Лидочкой.
Когда дворчане Мамоновы проведали, что он идет один на орлов (не зная, однако ж, для какой
цели), все, в ноги ему, стали умолять не пускаться в такую неровную
битву. Не из любви это делали — боярин и для них был злодеем, — нет, а из страха за себя. Пускай бы шел хоть на верную смерть, лишь бы их не вел к ответу. Поверят ли, чтобы он не приказал им следовать за ним, когда предстояла такая видимая опасность. Моления служителей напрасны; боярин решился на бой.
Главнокомандующий армией Бенингсен донес императору о поражении нашей армии под Фридландом на другой день после
битвы; в конце донесения он намекал на необходимость перемирия, с
целью выиграть время и вознаградить наши потери.